Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.

Обычно, когда поднимаешься по лестнице из перехода, вначале проступают лучи, а следом – звуки большого города: электромотор разгоняющегося троллейбуса, учащающийся пульс мигающего зеленого сигнала светофора, монотонный бас патрульного спрашивающий очередные документы, наконец-то разгоняющий тучи ветер.

Город поёт. Но городу не хватает дирижёра.

Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.

Еще выше по переходу. И вроде все «музыканты» стараются. Играют как умеют. Два раздающих флаеры рекламщика даже выступают дуэтом: кто кого переговорит. Получается рэп-баттл.

Не хватает дирижера. Обычная какофония города.

И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.

Последние ступеньки. Словно суфлер из выбираюсь из-под сцены. Порожек. Передо мной – баянистка. Старушка сидела посреди площади. Не просто сидела, с инструментом. Ей не нужен фон – она вся в малиновом: шапка, куртка, брюки, сумка и даже тележка. Яркая и задорная. Она уже очень давно не девушка. И она не поёт. Она играла. Играют пальцы. Играют музыку. И вокруг нее играет и поет город. Музыку улицы.

И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,- плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.

Я подошел рассмотреть, она в ответ посмотрела прячась из-за угла баяна. Как мальчуган играющий в войнушку.

Я посмотрел в глаза. Она улыбнулась. Её улыбка тоже играет. И поёт. И дождь прошёл будто она мехами растягивала тучи.

Говорят, дети знают все тайны. Ребенок, не плачь, скоро бабушка придет назад.